Швейцария – все еще «особый случай»?
Текст: Игорь Петров, ст. преподаватель Российско-Швейцарского
Учебно-научного Центра при РГГУ,постоянный автор и член редколлегии
журнала «Русская Швейцария», канд. ист. наук
К началу 1990-х гг. ХХ века Швейцария подошла богатой и преуспевающей страной. Будучи формально нейтральной, на фронте «холодной войны» она была частью и союзником свободного мира. Историческое же самосознание общества было вполне советским, пусть и с противоположным знаком. Считалось, что прошлое у страны – героическое (теория «Особого случая»), настоящее – блестяще (идеология «Духовной обороны»), а от будущего должно просто захватывать дух. Однако уже тогда множились признаки того, что «не все в порядке в датском королевстве…».
Шок и потрясение
В 1986 г. авария на швейцарском химическом концерне Sandoz в Базеле привела к опасному загрязнению Рейна. В 1989 г. вскрылись факты незаконной слежки швейцарских спецслужб за гражданами страны. И, наконец, кульминацией стала знаменитая речь классика швейцарской литературы Фр. Дюрренматта, который в конце 1991 г. провозгласил, что Швейцария, это, оказывается, страна, в которой люди и тюремщики и заключенные одновременно.
Это стало настоящим шоком. Но, будучи народом рассудительным, швейцарцы вовсе не кинулись тут же сносить памятники и переименовывать улицы. Разве что был убран с 1000-франковой банкноты швейцарский энтомолог Август-Анри Форель (Auguste-Henri Forel, 1848-1931) который, как впрочем, очень многие ученые, активно развивал расовую теорию.
Настоящий же импульс к пересмотру истории последовал из-за рубежа. В середине 1990-х гг. такие темы как награбленное нацистами золото и «бесхозные состояния» («nachrichtenlose Vermögen») жертв Холокоста на счетах в швейцарских банках, а так же политика Швейцарии в период Второй мировой войны по отношению к беженцам, стали причиной первых и по-настоящему ожесточенных общественных дебатов о том, что есть история страны и как к ней относиться.
Свою роль сыграли и разного рода юбилеи. В 1991 г. в Швейцарии праздновали 700 лет «основания» Конфедерации, в 1998 г. – 200 лет со дня вторжения в Швейцарию войск Наполеона, в 2003 г. – 200 лет наполеоновского «Акта о посредничестве», вернувшего Швейцарии формальную независимость от Франции.
Слом парадигм
Слом прежней парадигмы исторического мышления, появление новых фактов и методик их осмысления, привели к тому, что в обществе Конфедерации возник запрос на новый синтез, но своего рода новую «норму». При этом швейцарская историческая наука долго и упорно отворачивалась от общенациональной истории, активно разрабатывая историю в основном кантональную. В результате в Швейцарии до сих пор наблюдается парадоксальная картина – работы по общенациональной истории страны остаются скорее исключением, но при этом почти любая швейцарская деревня может теперь похвастаться собственной многотомной историей.
Отказ историков в Швейцарии от генерализирующего дискурса и имевший долгое время место в швейцарской исторической науке обход стороной действительно болезненных тем (беженцы, отношения с гитлеровской Германией, карательная психиатрия, атомная программа и т.д.) привели к тому, что монополию в области токования истории страны перехватили национально-консервативные силы. Именно они толковали такие базисные понятия, как свобода, независимость, суверенитет, (вооруженный) нейтралитет, (прямая) демократия.
По сути, в Швейцарии до начала 1990-х гг. доминирующей была картина истории, сформировавшаяся в 1930-1940-е годы ХХ века в рамках идеологии так называемой «Духовной обороны» («Geistige Landesverteidigung»). Такая картина отличалась фиксацией на успехах, и вынесением за скобки вопроса о моральной цене этих успехов. Но если политические партии еще могут себе позволить опираться на догмы вроде «Швейцария была нейтральна со времени Мариньяно», то есть с 1515 года, то истинная наука позволить себе такого не может.
Запрос на дискурс
Перемены, переживаемые Швейцарией в последние 20 лет, привели к тому, что исторические дебаты в Конфедерации сейчас актуальны как никогда. Ведь в период кризисов возникают как общая неуверенность, так и естественная надежда найти в прошлом ориентиры на будущее. Однако история как наука вовсе не предназначена для выработки патентованных решений. И именно поэтому столь ожесточенными бывают, - да, собственно, и должны быть, - дискуссии на тему истории.
Интересно в этой связи понаблюдать за тем, как была воспринята, например, недавно вышедшая «История Швейцарии» швейцарского историка Томаса Майссена. Он преподает в Гейдельберге (Германия), принадлежит к молодому поколению историков (1962 г.р.) и отстаивает именно генерализирующий подход к истории Конфедерации.
Одна из восторженных рецензий на книгу называлась «Швейцария никогда не была особым случаем (в истории)» («Die Schweiz war nie ein Sonderfall»). Ее автор приветствовал «демонтаж мифов», который, де, имеет место в труде Т. Майссена, поведав, например, о том, что, оказывается, по настоящему Швейцария возникла только в 1848 г., и что демократия, де, в ней существует всего лишь с 1919 г., то есть с момента введения пропорциональной системы парламентских выборов.
Ясно, что рецензент перегибает палку. Но сам по себе имеющийся сейчас в Швейцарии спрос на «демонтаж» мифов весьма показателен, как показателен и накал общественной дискуссии, ведущейся, - в первую очередь в интернете, - вокруг некоторых «знаковых понятий», таких, как тот же «особый случай». Однако вся проблема состоит в том, что и те, кто отстаивает мифы, и те, кто стремится их «демонтировать», порой одинаково далеко находятся от исторической истины.
Позиция непреклонного разрушителя мифов столь же противоречит этике ученого-историка, как и стремление непременно сохранить привычные схемы. Ведь истинный историк должен, прежде всего, понимать, что в своем творчестве он не может быть свободным от своего времени, и что всякая история есть модель, а потому - упрощения неизбежны.
И, тем не менее, именно свободная наука является наилучшим способом диалога с прошлым - а не политика, не «государственные интересы», и не частные денежные мотивы. Ведь, во-первых, только наука опирается на общепризнанные правила интерпретации источников, и, во-вторых, только наука обеспечивает критику устоявшихся исторических текстов и теорий. Именно эти факторы и отличают «науку» от политического «мнения», которое не нуждается в фундированной критике, и именно они делают историю столь же точной наукой, как математика или криминалистика.
Мифы отграничения
В Швейцарии (и в этом она близка к России) исторические мифы всегда играли особую роль «биотопов», откуда произрастают стержневые общественные понятия. В случае со Швейцарией это такие понятия, как «демократия», «свобода», «самоопределение». Ясно, что все они имеют свои корни в истории.
Однако вместе с таким дискурсом очень часто, - и в Швейцарии, и в России, - связано мнение, что критический разбор национальной истории и связанных с ней базисных понятий подрывает, де, национальный ценностный консенсус, который необходим, - с этим никто и не спорит, - для успешного продвижения в будущее. И если историческая наука «подрывает блестящее прошлое» – то тем хуже для науки!
И тут надо сделать четкое различие между ученым-историком, который вполне может заниматься тем же «особым случаем», и между историей как наукой, нацеленной на создание общих теоретических моделей, между отдельным направлением исследования и магистральным путем развития, искомым в обществе с опорой на историю. Поэтому проблемой являются не разного рода «особые случаи», а как раз общая теория, исходящая из некоей «нормы».
Но в истории нет нормы, точнее – норма есть всякий раз нечто иное. Так, в политической практике европейских держав XIX века в принципе считалось нормой постулировать свою историю как нечто особенное. Речь шла при этом не только о внешнем отграничении, но и о внутренней интеграции, когда, скажем, уроженцы Берна, Дельсберга/Делемона и Лугано осознавали себя единым целым посредством общей для них – и, конечно же, уникальной, - истории. То же самое происходило с баварцами и гольштейнцами в Германии и жителями Бретани и Прованса во Франции. И то же самое происходит сейчас в ЕС, когда из португальцев и литовцев пытаются сделать европейцев.
Иными словами, в Европе сейчас создана очередная «норма», произошел процесс трансформации, от которого Швейцария осталась в стороне. В европейских странах историки пишут сейчас скорее не о национальных победах, а, например, об общем для всех страдании во время двух мировых войн. Но Швейцария в них не участвовала! Именно поэтому она столь поздно вошла в ООН, и именно поэтому она сейчас не участвует в ЕС – как раз потому, что ей в целом чужды выработанные сейчас европейской наукой нормативные формы исторической рефлексии. И в этом Швейцария опять-таки близка к России.
Консервативные идеалы «особого случая» не только подчеркивают предполагаемую несовместимость швейцарской «нормы» с централистскими, бюрократическими, недемократическими европейскими «нормами». В настоящее время они имеют еще и совершенно конкретные политические цели, а именно, как можно более очевидно отгородиться от Германии.
Об этом недавно в цюрихской газете «Тагес-Анцайгер» писал уже упомянутый Т. Майссен. Эта цель, считает он, напрямую проистекает из таких исторических событий, как «Швабская война» 1499 г., по результатам которой Швейцария вышла из состава Великой Римской империи германской нации, и легендарная промышленная выставка Landi, которая проходила в Цюрихе в 1939 г., став началом антигермански мотивированного взлета немецко-швейцарских диалектов и, одновременно, кульминацией идеологии «Духовной обороны».
Прошли столетия, но Швейцария и сейчас стремится очертить свою негативную «негерманскую» идентичность. Считается, что немецкоязычный швейцарец является участником мифического «клятвенного содружества» свободных бюргеров, и он не имеет ничего общего ни с императорским наместником, ни с лютеранским князем, ни с вильгельмовским подданным, ни с нацистом, ни, кстати говоря, с немецким налоговым инспектором! И стоит только слегка приуменьшить интенсивность такого отграничения, например, в результате создания знаменитой Комиссии Бержье, которая за пять лет работы вытащила на свет Божий о Швейцарии немало «интересного», как возникает вал возмущения.
Вопрос только заключается в следующем – возможно ли на основе концепции отграничения строить отношения с нормальными демократическими странами, которые окружают сейчас со всех сторон Швейцарию, и решать проблемы – будь то налоговые преступления или вопрос авиационного шума? Швейцарский историк прав – нельзя! Можно согласиться с ним и в том, что сейчас не самое лучшее время (минареты, высылка криминальных иностранцев…) писать историю Швейцарии как открытого общества, и что противники консерваторов не смогли пока выработать убедительных альтернативных «норм».
Но в Швейцарии власть действительно принадлежит народу. И ни одно из теоретико-идеологических течений не имеет, к счастью, возможности монополизировать эту власть в своих узко-корпоративных целях, имея, при этом, - а как же иначе, - полную свободу своего развития. Это позволяет Швейцарии иметь перед собой как на ладони все точки зрения. А уж затем сам народ, - а не разного рода «комиссии против фальсификации истории», - решает, как они будут реализованы в актуальной политической практике.
Thomas Maissen: Geschichte der Schweiz. Hier und Jetzt, Baden 2010.
334 S., ISBN 978-3-03919-174-1, Fr. 38.00, Euro 24.80.
|
|